-Боялся, что немцы убьют, и убегал,-ответил я.
-А почему ты был с партизанами?
-Они сказали, что с ними меня не убьют.
-Убьют-не убьют. Одним щенком меньше-невелика потеря,-зло сказал перевдчик и подал знак рукой.Меня увели за перегородку и стали бить плетьми. Но узнать им ничего не удалось.
Меня привили в деревню Аносовичи и велели стеречь отобраных у людей коров. Я пытался убежать, но это мне не удалось. Меня поймали, избили, отвезли на машине в деревню Новоселки Копаткевичского района и посадили за колючую проку. Там уже было много наших людей. Спустя неделю нас погрузили в вагоны, заперли и куда-то повезли. В моем вагоне были одни ребята лет по двенадцать-четырнадцать. Теснота страшная-лежали буквально друг на дружке. Шестеро ковоиров, как псы, стерегли нас. Мы думали,что нас везут на смерть, и решили спасаться любой ценой.На первой же остановке, едва конваиры открыли дверь, ребята, как по уговору, ринулись из вагона, сбили их с ног и стали разбегаться в разные стороны.Я сидел у самой двери. Когда на меня начали напирать, я спрыгнул, но тут же упал. На меня поыпались остальные. Они так примяли меня, что я не смог подняться.Ребята разбежались, а когда я наконец встал на ноги, ко мне подскочил конвоир, схватил за ворот, ударил сапогом в спину и поволок в вагон.После этого случая немцы больше не открывали вагонов. Через неделю нас выгрузили в Берлине и погнали в концлагерь. Тут всех остригли и посреди головы пробрили полосы.Были и другие "знаки отличия": нашивки на рукавах, на штанах-зеленые лампасы. В этом лагере мы пробыли недолго. Оттуда нас перевезли в город Лангельфельд. Мы очутились в концлагере, обнесенном высокой оградой из колючей проволоки. В темных сырых бараках-нары в четыре яруса. В каждом бараке 400-500 человек. Дети находились вместе со взрослыми. Кормили нас очень плохо, на ногах у всех были деревянные колодки. Часто таскали на допросы. У меня все хотели допытаться, кто я такой, чем занимался, где и как меня поймали. Я отвечал одно и то же:
-Жгли деревню. Я убежал в лес, там и поймали.
С каждым днем я все больше и больше слабел. Скоро я понял, что долго так не протяну, и решил бежать. Но сделать это было нелегко: немцы строго охраняли лагерь. Однажды ночью я заметил, что взрослые выломали окно и начали по одному вылезать из барака. Я-за ними. Уже за воротами лагеря меня схватили часовые и привели в барак. На допросе спросили, чего я убегал. Я сказал:
-Меня здесь морят голодом, и я не мог больше терпеть.
За это меня избили так, что все тело было черное. Я не стоял на ногах. Меня отнесли в барак и швырнули на нары. Утром стали выгонять на работу, а у меня не было сил встать. Подняли силком, затолкали в середину колонны и погнали на завод. На заводе меня поставили к станку и показали, что и как я должен делать. Я штамповал шайбы: нажимал кнопку, и машина пробивала в шайбе дыру. Надо мной стоял надсмотрщик и во все глаза следил за моей работой. Стоило мне обернуться, поглядеть по сторонам, как надсмотрщик, огрев меня кулаком по шее, принимался орать:
-Фестер арбайт! Быстрей работать!
Рабочий день длился 12 часов без перерыва: есть нам не давали. К концу дня я совсем выбивался из сил. Поздно вечером нас строили в колонну и под конвоем пригоняли в барак. Там давали по 100 граммов черствого, заплесневелого хлеба и по литру соленого крапийного борща. Похлебав этого варева, мы по звонку валились на нары. Матрасы, набитые стружками, были жесткие. Ныли руки и спина. Заснуть сразу было просто невозможно. На зоре нас подимали и снова под конвоем гнали на завод. Если кто не мог встать от усталости или недомогания, его безжалостно избивали и заставляли идти. При этом говорили:
-Нечего притворяться!
Рабочие не выдерживали и умирали. Каждый день из барака выносили по 10-12 человек. Трупы грузили на автомашину, вывозили за город, в лес, и там закапывали. Через некоторое время нас перевели на другую работу-закалять в горнах детали для самолетов. Рабочие не хотели помогать немцам и старались вредить им, как могли. Они то перегревали детали, то, наоборот, вынимали из горна совсем холодными. Когда немцы это обнаружили, начались допросы. У меня хотели выпытать, кто из рабочих занимался вредительством. Я знал их всех, но не признался. И опять меня били-долго и со злобой. Взрослых избивали до смерти. Несмотря на пытки, рабочие держались дружно, и немцам ничего не удалось узнать. Они стали строже следить за нами, нои это не помогло: рабочие все равно ухитрялись вредить врагу. Тяжело было в концлагере. Жили мы хуже скотины. Я все чаще и чаще вспоминал родной дом. "Эх,-думал я,-вот бы хоть на минуточку слетать домой, повидать своих". Но это было невозможно. Немцы строго охраняли нас и на каждом шагу твердили, что нам уже не вернуться на родину. Больно было слышать это. В начале 1945 года к нам в барак попал один наш военнопленный.Увидев вокруг себя измученные лица, потухшие глаза, он тихо сказал:
-Держитесь, друзья, нас скоро освободят.
От него мы узнали, что наши идут на Берлин. Это было для нас новостью-такие слухи в лагерь до сих пор не проникали. Все от души радовались, однако некоторые говорили, что нам все равно не миновать гибели.
-Нас всех или перебьют или сожгут,-говорили они.
А мне почему-то думалось, что я обязательно останусь в живых и вернусь домой. В конце апреля немцы забегали. По дорогам потянулись отступающие фашистские части. Наш завод был заминирован. Однажды в полдень стали выводить и строить в колонны здоровых людей. Тех, кто не мог ходить, согнали в один барак. Набралось человек 500. Среди них оказался и я. Нас заперли на замок, а барак подожгли с двух концов. Поднялся страшный крик, плач. Люди лезли в окна, но конвоиры прикладами сталкивали их назад. Я метался по бараку из конца в конец, но выбраться не мог. А огонь добирался уже до середины барака. В одном месте дощатая стена совсем прогорела и рухнула. Я подумал, что все равно смерть, и ринулся в эту дыру. Гляжу-ни одного конвоира. Они все были с другой стороны, куда выходили окна. Это меня спасло.Когда я очутился во дворе, одежда на мне горела. Я быстро сбросил ее, но лицо, руки и ноги у меня были уже сильно обожжены. От боли я не мог идти и присел на землю. Как раз тут подоспели американские танки, и мы были спасены. Вскоре меня и других детей отправили на родину.
АНДРЕЙ БАРАНОВСКИЙ 1932 г.
Копаткевичский район.
Копаткевичский район.