Весна 1945 года была ранняя, солнечная. И Вадим - так звали моего фронтового друга - радовался каждому зеленому побегу, каждой распустившейся веточке. Он брал в руки баян и пел нам, танкистам, о родных для него саратовских степях, о Волге.

Но война еще не кончилась, хотя наша танковая часть была уже на подступах к Берлину. 8 мая, преследуя противника, наш танк Т-34 неожиданно завяз в трясине. Чтобы выбраться из засасывающей вонючей жижи, нужно было раздобыть где-то бревна, подсунуть их под траки машины. Поблизости был лес, и мы, заряжающий Вадим, и я, водитель, отправились туда с топорами. Нашли подходящее дерево, свалили его, понесли к танку. Вадим шел сзади, поэтому, когда из соседнего леса застрочил пулемет, принял на себя все пули, как бы прикрыл меня от верной смерти. Мы лежали с ним на земле рядом с бревном, и я видел, как из леса, не таясь, вышли трое гитлеровцев с автоматами. Они были уверены, что в танке больше никого нет, поэтому, не особенно спеша, шли добивать нас с Вадимом. Но командир танка прикрывал нас, внимательно следил за всем происходящим. Очередь из танкового пулемета уложила на месте всех гитлеровцев. Вадим остался лежать, уткнувшись лицом в зеленую болотную травку. Я перевернул его, попытался тормошить. Он смотрел на меня, но не видел. Белеющие губы его прошептали только два слова:
- Назови Вадимом...

И я понял его. Он, 20-летний парень, не успел сделать в жизни ничего, только воевал, защищал свою Родину. Теперь он хотел, чтобы я, его фронтовой друг, в память о нем назвал его именем будущего сына. Хотя бы так, в чужом ребенке, хотел он остаться на этой земле...

Мы похоронили Вадима в братской могиле, вырытой в чужой германской земле. Через много лет после этого 8 мая 1960 года моя жена родила сына, которого мы назвали Вадимом...